Однажды в тепло натопленной комнате, откинувшись на спинку низкого кресла, полулежал дремучего вида барин. Напротив него устроился худощавый господин с бравыми усами.

Уж более часа они вели неспешную беседу. Переговорили уже о многом. Рассказывал всё больше второй господин по имени Василий Михайлович, который знал всё и обо всех. Первого же господина величали Семёном Аркадьевичем. Он-то и был хозяином этой усадьбы.

– И знаете, Семён Аркадьевич, – произнёс усатый, – вот ведь капризная штука судьба. Играть любит человеком. И не всегда она слепая, бывает, и добрую душу спасает от беды...

Помолчав с полминуты, он поведал историю весьма примечательную.

– Вот Вы всё на Санкт-Петербург киваете, мол, там жизнь кипучая, а в провинции ничего значительного не происходит. А вспомните, милостивый государь, как приезжал к нам в Симбирск столичный поэт Александр Пушкин?

– Как же, слышал, – оживился Семён Аркадьевич.

– Он в Языкове гостил, потом у губернатора обедал. В сентябре это, помню, было. Я как раз в Сызрань собирался ехать к приятелю. Выехал я из имения числа 12-го на своих лошадях. Добрался до Сенгилея, продрог, ну и на постоялом дворе при почтовой станции обосновался. Переночую, думаю, спешить-то некуда. И вот дело к вечеру, сижу в трактире, ужинаю.

Вдруг коляска подкатила, и в избу заходит – кто бы Вы думали? Да-да, тот самый Пушкин. Знаком я с ним был не шибко, но виделись мы с ним у губернатора. Меня он не признал. Тогда я его сам приветствовал да за стол за свой пригласил. Он приглашение принял и сел. Расспросил я его, куда да по какой надобности путешествует. Ну, он мне всё изложил без утайки. Оказывается, ехал писатель истории собирать про разбойника Пугачёва. Вишь ли, надумал про злодея книжицу сочинить.

– А я ведь разбойника Пугачёва-то видал, – неожиданно радостно воскликнул Семён Аркадьевич. – Я тогда в своём симбирском доме как раз проживал, а его в клетке привезли. Здоровый мужик, помню.

– Ну вот, – усатому не терпелось закончить свой рассказ, – ехал он в Оренбург. Хотел ещё и там про Пугача баек насобирать. Рассказал он мне про то, как неловко у него та дорога складывалась. Только из Симбирска выехали, говорит, заяц ему дорогу перебежал. Проехали ещё версты три – колесо сломалось. Ну вот... Отужинал он и стал в дорогу собираться. Да надо ж такому случиться, что ямщики все на станции пьяными оказались.

– Как же так? – удивился Семён Аркадьевич.

– Да вот так. Смотритель распустил их донельзя! Пушкин-то осерчал, обругал его и обратно в Симбирск укатил. И ведь как правильно, скажу тебе, сделал! Я-то ведь утром далее поехал и в 13 верстах от станции узнаю: прошлым вечером и ночью здесь Филька-разбойник со своей шайкой орудовал. Да такой лютой оказался: проезжал там Григорий Столбунцов, так погубил и его, и сыночка, и кучера забил. Выходит, поехал бы вечером Пушкин той дорогой – погубил бы разбойник его православную душу.

Семён Аркадьевич выслушал рассказ с раскрытым от изумления и ужаса ртом. А вымолвить только и сумел:

– Выходит, и Пушкина могли убить?

– Да уж, братец, ещё как могли. А заяц-то тот молодцом оказался! Да и смотритель станционный не подкачал, спас пиита. Ха-ха-ха-ха! – Василий Михайлович, довольный произведённым эффектом, покручивал завитый ус.

Вячеслав Егоров